В статье поднимается проблема речежанрового статуса комментариев к устному тексту – тех ремарок, которыми рассказчик сопровождает свое повествование. На материале сказочной и несказочной прозы исследуется вопрос об определении границ этих элементов и их отношений с собственно фольклорным текстом, на базе которого они возникают и существуют. Выявляются принципиальные различия между комментарием в сказке и в мифологическом рассказе и причины этих различий. Установлено, что ключевым параметром, разграничивающим текст фольклорного нарратива и комментария, является образ автора – изменение статуса субъекта речи меняет жанр. Также важно, что с каждым типом субъекта соотнесен определенный, соответствующий ему хронотоп как конституирующий признак субъекта речи.

Проблема отношений ремарок рассказчика с повествовательным текстом обсуждается с использованием методологии теории речевых жанров. Комментарий рассказчика предлагается рассматривать как элемент (микрожанр) макрожанра «интервью/беседа», прорывающийся в фольклорный текст (вторичный жанр). Присущий разговорной речи и, соответственно, макрожанру «беседа» речевой дейктический режим проявляет себя и в ремарках рассказчика, что сразу маркирует «выход» говорящего из сказочного текста в реальную коммуникативную ситуацию, тогда как в случае с мифологическими рассказами это незаметно из-за сходства модальности и дейксиса этих текстов с речевым субстратом.

Рассматриваются клишированные формулы, которые представляют комментарий к чужому словоупотреблению и построены по модели, в рамках которой цитата из чужой речи помещается в контекст, будто бы более подходящий для нее, и таким образом сигнализирующие о неуместности выбранных собеседником слов. Обычно эти контексты оказываются сниженными, в том числе подразумевают использование обсценной лексики. Подобные формулы воспроизводятся как реакция на нарушение, во-первых, речевой нормы, как ее понимает говорящий, а во-вторых, групповых (профессиональных) речевых конвенций. Они распространены, в частности, в таких иерархизированных сообществах, как семья, школа, вуз, армия, профессиональная группа. Приводится классификация способов конструирования данных метаязыковых формул, которые зачастую строятся на языковой игре с неоднозначностью (задействуется омонимия, полисемия, омография, синонимия и омоформия), и типов лексических единиц, осмысляемых в их рамках (обозначение действия, обозначение объекта, обозначение группы и стереотипные формулы). Выделяются, в частности, такие функции рассматриваемых формул, как выстраивание иерархических отношений между говорящим и собеседником, социализирующая, «дуэльная» и мнемоническая. Также показано влияние на соответствующую речевую практику культуры речи и определенных механизмов обыденного метаязыкового сознания.

Сообщения о «снежном человеке» весьма разнородны. Аутентичных фиксаций устного рассказа среди них мало, чаще это пересказы со слов носителей традиции, причем иногда подобные сведения сразу сообщаются на языке собирателя, неродном для информанта. Для текстов такого рода характерно указание на источник сведений рассказчика: являлся ли он свидетелем события, передает ли свое сообщение с чужих слов и с чьих именно – непосредственного свидетеля, «пересказчика» и т. д. Наличие подобных «верифицирующих комментариев» дает основание говорить об эвиденциальности как об особой «нарративной категории» в традициях «мифологической прозы».

«Достоверность сообщений» обеспечивается несколькими риторическими способами, включая альтернативные: описанием недавних событий как максимально очевидных либо, наоборот, опорой на давнишнюю информацию, которая, таким образом, оказывается проверена временем и испытана на устойчивость; «личным свидетельством» повествователя или, напротив, передачей авторства другому, утверждением себя лишь в роли ретранслятора; ссылкой на молву, на общие представления местных жителей, с одной стороны, и на конкретный «авторитетный источник» – с другой.

Авторитетность источника гарантируется родством/знакомством с рассказчиком, его принадлежностью к числу социально, культурно, конфессионально значимых персон, к военным с их «кругозором», к людям умственного труда как к надежным носителям «позитивных знаний». Источником может быть и «личная история», конкретный случай и сам казус, описываемый без опоры на «речевой акт». Чаще сведения, фиксируемые «внешним наблюдателем», передаются не участниками/очевидцами события, а анонимными или групповыми трансляторами, наличие которых удлиняет цепочку информации до трех и даже четырех звеньев. Сама позиция «внешнего наблюдателя» – обычно автора «окончательного» текста – достаточно подвижна: он может быть выходцем из данной локальной традиции, иностранным специалистом по данному региону или (чаще всего) любознательным дилетантом, увлеченным поисками «снежного человека».

Фактически заговоры представляют собой два разных жанра и корпуса текстов, один из которых функционирует в устной, фольклорной традиции, а другой – в «низовой» рукописной. Соответственно, исследователи и публикаторы заговоров довольно четко делятся на две группы: устными заговорами по большей части занимаются фольклористы, а рукописными – историки, литературоведы и археографы. Если первые находят свои источники в фольклорных экспедициях и архивах, в которых хранятся записи аналогичных экспедиций прошлых лет, то вторые занимаются в архивах в основном с материалами XVII–XIX вв.

Заговоры, с одной стороны, включают ряд разновидностей (приговоры, обереги, заговоры-молитвы и др.), а с другой – в одних рукописях с ними фиксируются тексты других жанров. В связи с этим перед комментатором стоит задача идентифицировать жанровую природу текста, который может относиться к одной из разновидностей заговоров или даже относиться не к самим заговорам, а, например, к апокрифическим молитвам.

Комментатор имеет дело, с одной стороны, с единичными заговорами, а с другой – с теми гипертекстовыми структурами, в которые включены эти заговоры. В случае с устными заговорами это, во-первых, другие заговоры, которые входят в репертуар данного исполнителя или локальной традиции, а во-вторых, ритуальная обстановка, в которой исполняется заговор. В случае же с рукописными заговорами комментатор рассматривает текст в составе определенной рукописи и в контексте имеющейся информации о ее происхождении и содержании.

Одна из задач, стоящих перед исследователями и публикаторами заговоров, заключается в том, чтобы разработать определенный стандарт научных изданий, который бы соответствовал академическим требованиям в области текстологии и источниковедения. Для реализации задач, стоящих перед издателями магического фольклора, извлеченного из рукописей раннего Нового времени, требуется подготовка таких специалистов, которые могли бы квалифицированно заниматься и полевой, и археографической, и публикаторской работой.

В статье ставится проблема эмного (внутреннего) комментария к фольклорным произведениям как текстопорождающей стратегии, продолжающей и трансформирующей сюжет. На материалах фольклора и постфольклора рассматривается, как эмный комментарий «работает» в случае мифологической прозы. Для сравнения взяты устная традиция русских старообрядцев Пермского края и определенный сегмент интернетлора – публикации в группах, посвященных «мистическим историям». Содержательный комментарий к мифологическим рассказам в обоих случаях представляет собой новый текст – сюжетный нарратив (быличку), несюжетное объяснение (поверье) или инструкцию (как надо/не надо было поступать). Предложение в ответ сюжетного нарратива имеет тенденцию к превращению в быличковый агон. В устной традиции такие агоны циклизуются вокруг мифологических персонажей, мотивов, реальных локусов и лиц. В случае интернетлора возможна циклизация по персонажам, мотивам либо же по общей теме «мистический случай». При этом комментарии к мифологическим рассказам в Интернете более разнообразны, чем в устном бытовании. Кроме общих типов комментариев – ответных нарративов, поверий, инструкций, уточняющих вопросов и эмоциональных откликов, в интернетлоре мы находим сомнения в достоверности рассказа, его критику и оценку перформанса.