Статья крупнейшего отечественного китаиста Бориса Львовича Рифтина (1932–2012) посвящена анализу эпических мотивов в средневековой китайской литературе, в первую очередь – в «Пинхуа по “Истории Трех царств”» (XIII в.). На основании своего исследования автор приходит к следующим выводам. В рассматриваемом памятнике используется определенное количество эпических мотивов, причем многие из них сохранились в устных преданиях до настоящего времени, тогда как другие до сих пор так и не обнаружены в живом бытовании (ложный слух о гибели героя, сражение героя с предводителем демонов и др.); некоторые же мотивы в трансформированном виде используются лишь в начале повествования (например, посещение героем царства теней). Большинство эпических мотивов, встречающихся в тексте пинхуа, являются ослабленными и не занимают важного места в сюжете. Вполне возможно, что автор не использовал некоторые эпические мотивы народных сказов эпох Сун – Юань, поскольку создавал произведение, в котором были объединены народные легенды и история. Пройдет сто лет, и Ло Гуань-чжун разовьет это направление, усилит связь своего повествования с исторической хроникой и тем самым еще больше отдалится от народного эпоса.

В статье представлены результаты исследования, посвященного комплексному изучению практик исполнения карельских эпических рун в XIX–XX вв. Задачи работы – обобщить наработки предыдущих исследователей, выявить, систематизировать и описать способы исполнения эпических рун, ввести в научный оборот малоизвестные российской аудитории сведения о рунопении. Материалом исследования стали редкие и недоступные (или доступные лишь частично) русскоязычной аудитории источники с метаданными собирателей карельского фольклора: архивные коллекции по обе стороны русско-финской границы, опубликованные сборники карельских рун, путевые очерки собирателей-путешественников. Фронтальный анализ всей совокупности способов эпического рунопения и его систематизация проведены впервые. Установлено, что в карельской традиции существовало два основных способа исполнения карельских эпических рун: сольное пение, которое могло быть и мужским, и женским, и мужское пение вдвоем, которое разделяется на два варианта: торжественное исполнение руны, подразумевающее поочередное и совместное пропевание стихов одного произведения, и «состязание в пении», т. е. поочередное исполнение разных рун с целью выявления лучшего рунопевца. Сольное пение и торжественное пение руны двумя мужчинами могли сопровождаться игрой на кантеле, что является исключением из традиции. В поздний период бытования пение под аккомпанемент кантеле было вызвано к жизни сценическим исполнением руны.

Из русского фольклора представления о чуди – древнем народе, как и его название, были заимствованы в иноэтничные устные традиции. В коми-пермяцком языке лексема чудь претерпела не только фонетическую (чуд, мн. ч. чуддэз), но и семантическую трансформацию. Авторов статьи привлекло развитие у этой лексемы значения ‘нечистая сила’. Мы анализируем существующие гипотезы, объясняющие этот смысловой сдвиг, а также характеризуем современное состояние устной традиции. В работе выделяются фольклорно-мифологические и языковые факторы двух типов – как те, которые способствуют сближению фольклорных образов чуди и чудов, так и те, которые препятствуют их смешению. Как и в русских говорах, в коми-пермяцком языке прослеживается «притяжение» лексемы чудь к другим (заимствованным) словам с начальным компонентом чуд- (чудо, чудотворец, чуди́ччыны ‘чудиться’ и т. п.). По мере распространения билингвизма в это морфосемантическое поле встраиваются прилагательные чудливöй, чудскöй и т. п., которые используются в мифологических хрононимах, обозначающих давнюю эпоху, когда жила чудь или когда нечистая сила была более активной, чем теперь. В коми-пермяцком языке количество номинаций на основе компонента чуд увеличивается (баня чуд, кузнеча чуд, öвин чуд и др.), у лексемы развивается ряд специальных демонологических значений (‘дух бани’, ‘дух дома’, ‘дух леса’ и др.) У северных коми-пермяков представления о чуди включается в особую мифо-ритуальную традицию, связанную с коллективным поминовением предков, лексема чуд ‘древний народ’ встает в ряд особых наименований умерших (важ отир, пöрись отиррез и др.), способных наказывать за отсутствие положенного обряда. Наличие подобных представлений является одним из факторов, препятствующих смешению чуди – древних жителей края и чудов – нечистой силы на этой территории.

В статье сделан краткий обзор периодической и серийной печатной продукции курских лингвофольклористов за последние 30 лет. Отмечается, что в середине 90-х гг. ХХ в. в Курском государственном университете появилась лаборатория по изучению языка фольклора и в это же время началась издательская деятельность лаборатории. Описываются задачи периодических изданий «Фольклорная лексикография» и «Лингвофольклористика». В первом в течение девяти лет публиковались материалы готовящихся словарей языка фольклора, а во втором обсуждались разные проблемы народно-песенного слова в фольклорных произведениях разных жанров. Сборник «Лингвофольклористика», издаваемый и в настоящее время, представляет собой собрание исследований по целому ряду направлений в изучении языка устного народного творчества: фольклорной семантики, фольклорной лексикологии, фольклорной лексикографии, фольклорной диалектологии и кросс-культурной лингвофольклористики. Серийная продукция, под которой понимается совокупность одинаковых по жанру и /или структуре публикаций, различающихся материалом описания, представлена рядом конкордансов, созданных на материале лирических песен, записанных в XIX в. в разных регионах России, и серией лексикографических комплексов необрядовой лирики и сказок. В статье говорится, что база фактических источников лаборатории пополняется за счет серии сборников фольклорных текстов Курского края.