Статья посвящена подробному разбору следственного дела о крестьянине Иване Дулепове, обвиненном Нижегородским совестным судом в «ворожбе» в 1812 г. Сравнивая это дело с материалами Владимирского, Ярославского и других совестных судов конца XVIII – первой половины XIX в., автор выявляет механизмы работы судей с магическими, в первую очередь знахарскими, практиками. Сравнительный анализ документов показал, что принятие судебного решения по делам о колдовстве было связано с «переводом» на юридический язык практики, попавшей в поле зрения совестного судьи, и ее соотнесением с термином «колдовство». В ходе работы выяснилось, что судопроизводственный термин «колдовство» в начале XIX в. включал все вредоносные магические практики и любой случай использования заговоров, если за обвиняемым признавалась вера в их действенность. «Колдовством» не признавались практики лечения без использования каких-либо текстов (травами, солью и др.), а также лечение с помощью молитв, если в качестве знахаря выступал представитель духовенства. В ряде случаев решающей становилась мотивация обвиняемого: так, «шуточная» магия в XIX в. не признавалась наказуемой. Однако при общности системы значений, закрепленных в суде за «магическими практиками», процесс их означивания в ходе расследования был в большой степени вариативен. Сочетание сравнительного анализа документов и подробного разбора одного судебного случая позволило объяснить и вариативность санкций, назначаемых в различных совестных судах за схожие практики. Характер наказания (телесное, церковное) определяла специфическая для конкретного случая связка значений, появляющаяся в ходе расследования: «колдовство» – «грех», «колдовство» – «шарлатанство» и др. Вариативность санкций и неоднозначность определения «колдовства» в судах связаны и с диалогичностью следственного процесса. На примере анализа двух допросных пунктов в показаниях Ивана Дулепова – о призывании нечистой силы и вере обвиняемого в «целительную силу» заговоров – проанализирована диалогическая структура текстов следственных дел и показано, как разные способы прочтения схожих понятий обвиняемым и судьей влияют на понимание магических практик участниками следственного процесса.

В статье описаны основные символические значения девичьей косы в текстах свадебных причитаний. В работах современных исследователей коса рассматривалась лишь как один предметных заместителей воли/крáсоты – абстрактного понятия, которое объединяло в себе представление о молодости, красоте, девственности девушки и о достижении ею детородного возраста. Мы же попытались показать, что волосы/коса девушки обладают рядом собственных значений. Коса может интерпретироваться как символ девичьей свободы. Прическа девушки может осмысляться мифологически и представлять собой средство испытания жениха. Кроме того, коса является неотъемлемой частью внешнего облика невесты, который постоянно трансформируется в зависимости от стадии свадебного обряда. В плачах мы зафиксировали разную конфигурацию волос: при прощании с подругами и родителями волосы распущены и не расчесаны; при появлении поезда жениха невеста, наоборот, предстает во всем самом лучшем, ее прическа, как правило, богато украшена. Таким образом, можно говорить о волосах/косе как маркере переходного состояния невесты.

Статья посвящена поморским магическим практикам, приметам, запретам и предписаниям, связанным с рыболовным и зверобойным промыслами. Они рассмотрены в диахронии, записи этнографов и фольклористов 1930-х гг. сравниваются с полевыми материалами экспедиций Пушкинского Дома 2007–2019 гг.

В приложении к статье помещены материалы, извлеченные из архива этнографа и собирательницы фольклора Рахили Соломоновны Липец. Она одной из первых занялась изучением промыслового фольклора поморов. В советской фольклористике приметы изучались как текст, изолированно от обряда, который рассматривался вне религии. И публикация их таким образом, как они отложились в архиве, объединяющая обращение к святым в опасной ситуации и использование магических практик, позволяет лучше представить традицию в целом, не рассматривая отдельно христианские и внехристианские представления. Среди тенденций, прослеживаемых в современных записях, по сравнению с записями 1930–1940-х гг., о которых мы можем говорить на основании интервью, – это тонкая грань между верой, соблюдением определенных предписаний и оценкой их как забавы.

10 марта 2022 г. в Национальном исследовательском Мордовском государственном университете им. Н. П. Огарева прошли VI Всероссийские (с международным участием) научно-педагогические чтения «Русский фольклор Мордовии в контексте отечественной культуры».